Рок в Сибири. Книга вторая. Повстанческая армия имени Чака Берри - Роман Неумоев

Придя на место, ИНСТРУКЦИЯ обнаружила, что народу по объявлению пришло довольно иного, но он какой-то странный. Уж шибко двухметровый и квадратный. Ну что ж, назвался груздем – полезай в кузов. Пелись и читались:

«Город Урюпинск», «Тинейджер», «Мы все в конце», «Где-бы, где-бы», «Имени крученных», «Весна», «Живой Немиров», «Девчонки», «Ленинградский рок-н-ролл», «Лето без денег», «Каждую ночь», «Осенняя влага»» «Желание иметь много денег», «Военкомат», «Человек в тундре».

Играли: Саша, Валера, Аркаша – гитары, Ромыч – вокал, Джаггер-флейта + портфель, по которому он стучал. Как оно все было? Так себе – ИНСТРУКЦИЯ не акустическая команда и под гитару не звучит. Опять же двухметровые квадраты, видимо, оказывали на игроков нервозное воздействие, поэтому игралось и пелось как-то вяло, особенно первая, панкообразная часть программы. 3ато здорово прошли развеселые песни – «Весна», «Девчонки», «Немиров», и «Ленинградский рок-н-ролл».

Сразу после начала, квадраты стали приближаться и охватили Инструкцию этаким кольцом. Реакция была на песни различной: одни откровенно скучали, ковыряли землю носком башмака и т.п., но не уходили: они были на работе. Другие внимательно слушали, пытаясь, видимо определить, под какую статью это подходит. А некоторые даже улыбались и притопывали в такт, время от времени морщась от мироновских матов, которые он написал в тексты. Помимо людей, которые пришли сюда работать, имелись и отдельные несчастные прохожие, которые смотрели на все это с глубоким сомнением. Помимо того, были, конечно, фаны, которые, впрочем, не слишком вяло-торчали все-таки было. Добродушного вида – но тоже двухметровый человек, сидевший на скамейке, навинтил на фотоаппарат огромный объектив и принялся все это дело увековечивать. Доверчивая Инструкция, падкая на славу, восприняла это как выражение одобрения, и Аркаша, подстрекаемый безответственным фаном, время от времени поворачивался к человеку и улыбался кривыми зубами. Зря он это делал, не будут его фотографии висеть над кроватью мирного любителя рок-музыки: как вскорости выяснилось человек, который снимал, тоже был на работе. После случилось вот что:

Мирон снял с Варелы роскошную буржуйскую шляпу и пошел по кругу. Подавали вяло, но 14 руб. 26 коп. он собрал. После чего ведомый под руку неизвестный широкоплечим человеком в штатском пошел в неизвестном направлении. Растерянная ИНСТРУКЦИЯ двинулась было за НИМИ вслед, но профессионально поставленный вопль «Стоять!» прекратил это ДЕЛО. Началась беседа. Человек в штатском, который был здесь на работе, тов. Петряев, как выяснилось из удостоверения, которое его было попрошено-таки предъявить, выражал недоумение. Поют, понимаешь ли. Одеты не по уставу. Тяжело ему это было, и в этом он решил ИНСТРУКЦИИ исповедоваться. Выслушав исповедь, ИНСТРУКЦИЯ все же двинула узнавать судьбу Мирона. Куда? Ну, братцы, не первый же раз замужем, в КГБ, конечно.

Придя на площадь, ИНСТРУКЦИЯ попыталась попасть во внутрь большого здания на углу. В ответ на такое бесстыдство ей было предложено быть посаженными в тюрьму для выяснения личности всех, у кого нет при себе паспорта. Мы свободные люди в свободном мире, т.е. в стране!» – пробовали возмущаться форманты». – «У нас не осадное положение, комендантского час нет, паспорта с собой поэтому кто ж носит-то?» – роптали они. «Ты щас эту погремушку свою проглотишь», – услышали они ответ /Маракас, который Ромыч держал в руке, имелся ввиду/». Однако вскоре Мирон появился наружу, живой, не битый, и даже веселый, и что с ним там было, пускай расскажет он сам.

Мирон:

– Ну значит, взял я шляпу и пошел, ну, подхожу к народу, который сидит на скамейке, нет, говорят, художественный уровень у вас низкий, – отвечают они. Тут подходит молодой человек в куртке, вынимает бумажник, вынимает из бумажника пять рублей, – пожалуйста!

Я был ошарашен. Ну-у-у, говорю… Тут ко мне подходит сбоку второй молодой человек и радостно сообщает: «А вот теперь вы нарушили закон. Проедемте! Что мне делать? Я пошел.

И идем мы, и я думаю: «жжеж Герой рок-н-ролла, так твою мать. А на самом деле безропотно идет как баран на заклание. Убечь?»

Убечь – это здорово, это герой рок-н-ролла в самом деле, но ведь не убежишь. И картина будет – герой рок-н-ролла, бегущий от милиции. А мимо едет черная «Волга» и товарищ делает ей знаки. «Ну вот – думаю – завезут сейчас куда-нибудь на черт знает куда на Белинского, будут там в бетонной клетке /«боксе»/ держать черт знает сколько, мурыжить, потом оттуда пешком переться через весь город ночью, – тоска-а-а! Кстати, вы замечали, что все отделения милиции всегда находятся черт знает где на отшибе. Куда трамвай не ходит и такси не возят, где пыль, бурьян да лопухи и под серым небом длинные серые заборы? Почему так, у вас есть теория? У меня есть и даже несколько.

«А». Для улучшения процента. Чтобы человеку нужно было семь раз отмерить, прежде чем решиться убить полдня на то, чтобы пойти заявить если ему, допустим, побили морду неизвестные гопники.

«Б». Для того чтобы как можно меньше народу знало, что там у них делается.

«В». Нет, тут я лучше прикушу язык. Молод я ещё.

Но тут мы сворачиваем на площадь, и я вижу, что ведут меня на угол Водопроводной и Урицкого. Ну, это уже легче. Это все-таки цивилизация.

Ну что? Провел меня товарищ в кабинет. Представился. Классов – его фамилия. Вынул «Уголовный кодекс». Дал прочесть статью 209-ю, часть вторую – «попрошайничество». От года до двух.

– Так против чего вы протестовали? – поинтересовался товарищ Классов. Что я мог сказать ему? Что петь мы любим? Что я стихоплет, и хочу стихи свои народу прочесть, чтоб узнать его о них мнение? Не поверил бы он мне, ой не поверил… Хватай все, что шевелится! Больше трех не собираться?! – Нешто есть такой закон, чтоб народу песни петь! Писано про это Антоном Палычем Чеховым, а толку-то. Грустно мне там было.

– Ну вот, смотрите, – попробовал я все-таки.. Вот город Тюмень. Грязный он, небо здесь серое, дома серые, люди унылые, не живут, а спят и не видят снов, а если и видят, так только те, что по телевизору. И что они счастливы? Ни фига они не счастливы, нудно им, только ж они думают, что такая уж у них планида, никак против этого не попрешь. Это у всяких Бельмондов – Сенкевичей жизнь интересная и с чудесами, а нам так и положено – покорно сереть под серым небом в грязном городе. Ну, а мы хотим чтобы было хоть немного веселее! Ну и поем поэтому. А вы нас хватаете. Чтобы как бы чего не вышло! Чтоб тишь да покой?

– Кто Вас хватает? – не согласился товарищ, милиционер. – Вы целый час пели, никто вас не трогал. Ваши ребята и сейчас там поют. А вас я задержал за нарушение закона. И будете вы отвечать по всей его строгости.

– Но это расправа! – пробовал возмущаться я. – Это расправа с человеком всего за то, что он пишет стихи. Товарищ начальник стихов не читает, значит – никому не писать! Вот если бы товарищ начальник писал сам стихи, тогда другое дело, тогда ну-ка всем стихи писать!

– Ну, вы из себя страдальца не изображайте! Страдальцем вы не будете. Будете вы обыкновенным уголовником по статье 209-й. Закон – это закон!

Тут раздался телефонный звонок. Судя по тону и по интонации, на том конце провода сидел большой начальник, и он был в ярости.

– Почему одного забрал? Почему остальных не забрал? – неслось из трубки гневное. – Их там двадцать человек было, всех брать было нужно! Почему по улице пешком вел? Почему не на машине? Люди же смотрели! Милиционер, забравший меня, держался, нужно признать, с достоинством:

– Я вам объясню, почему, но не по телефону, – отвечал он, нервно косясь на меня.

– Ну дождешься ты у меня! – раздалось из трубки, а потом гудки.

А мне стало совсем дурно. Милиционер был умен. В самом деле – как это интересно, представлял товарищ Большой начальник забратие всех? Подогнать машину и на глазах всего города, в самом его центре, в праздничный день крутить два десятка человек и запихивать их в машину? А поскольку сами бы они не скрутились, т. на глазах всего города бить, тащить по асфальту лицом и т.п.? И что бы, интересно, за обвинение товарищ Большой Начальник им бы потом предъявил? Что песни пели? Другое дело – товарищ Классин. Все очень логично: пока вы пели, мы вас не трогали, но вы нарушили закон – получи, чтоб другим неповадно было. И в самом деле, – посадят, чтоб другим петь неповадно было. И замаячила перед глазами моими тюрьма. И стало мне совсем печально.

Милиционер взялся писать рапорт, для начала он задал мне официальный вопрос: как я намерен трактовать свое поведение. Я спросил, Можно ли курить. «Да, пожалуйста. Вы – задержанный, а у нас задержанным предоставляется все необходимое: курево, трехразовое питание, помещение для ночлега. Но все-таки как вы объясните свое антиобщественное поведение?»